раз отец посылал ее за бренди, и Элеонора без звука исполняла его просьбу под впечатлением от той первой дозы, которая очевидно пошла ему на пользу; потом отец велел ей принести еды для Диксона – любой, какую сумеет найти в столовой, не поднимая на ноги весь дом.

Когда все было готово для погружения тела в свежую, неосвященную могилу, мистер Уилкинс отослал Элеонору домой – с нее довольно, остальное сделают без ее помощи. Элеонора внутренне согласилась с его приказом, к тому же ее нервы и физические силы были уже на пределе. Она наклонилась к отцу, сидевшему в изголовье могилы (Диксон пошел готовить все необходимое для переноски трупа), – желая поцеловать его напоследок, – однако тот мягко, но решительно отстранил ее:

– Нет, Нелли, тебе нельзя целовать меня: я убийца.

– Милый ты мой, дорогой мой папá, что ты такое говоришь! – воскликнула она, бросаясь ему на шею и покрывая его лицо жаркими поцелуями. – Я же люблю тебя, и мне все равно, да хоть ты сто раз убийца! Но ты не убийца, я знаю, это был несчастный случай.

– Ступай в дом, дитя мое, постарайся уснуть. Ступай, ступай, нам нужно поскорей закончить здесь… Луна садится, скоро рассвет. Счастье еще, что на этой стороне дома нет жилых комнат. Ступай, Нелли.

И она пошла к себе, с содроганием минуя страшную комнату, куда недавно явилась смерть, впопыхах свершившая свое черное дело. Бедная девушка собрала всю свою волю и, не глядя по сторонам, бесшумно проскользнула к лестнице.

В спальне она перво-наперво заперла изнутри дверь, потом осторожно приблизилась к окну, словно какая-то колдовская сила манила ее досмотреть все до конца. Однако густая тьма, которая в описываемое время года рассеивается только с первыми лучами солнца, оказалась непроницаемой для ее усталых глаз. Она видела только верхушки деревьев на фоне неба и, пожалуй, могла различить среди них одно, столь хорошо ей знакомое, – вблизи его ствола и вырыли могилу, на том самом месте, где давеча они с Ральфом устроили веселое чаепитие и где ее отца (внезапно припомнила она) ни с того ни с сего пробрал озноб, как если бы земля, на которой он сидел, посылала ему роковое знамение.

Мужчины внизу старались не шуметь, но любой долетавший до ее ушей звук казался исполненным зловещего смысла. Только-только они успели закончить, как мелкие пичуги проснулись и защебетали, приветствуя зарю. Наконец наружную дверь затворили, и в доме все замерло.

Элеонора в одежде рухнула на постель, благодаря смертельную усталость: все тело у нее ломило, зато физическая боль притупляла мысли – мучительные, невыносимые, способные свести ее с ума!

Вскоре утренняя прохлада вынудила ее забраться под одеяло, и она мгновенно провалилась в тяжелый, беспробудный сон.

Глава седьмая

Элеонору разбудил негромкий стук в дверь: пришла горничная.

Едва открыв глаза, Элеонора вспомнила, какой план сложился у нее в голове, когда она засыпала, – один-единственный, но предельно ясный план, а все мысли и заботы, не имеющие отношения к ужасным событиям минувшей ночи, перестали существовать, словно их никогда и не было. Отныне у нее одна цель в жизни – оградить отца от подозрений. И этой цели она должна быть предана безраздельно – душой и телом.

Своей горничной Мейсон она сказала:

– Зайди через полчаса, я еще полежу. Скажи мисс Монро, чтобы завтракала без меня. Через полчаса принеси мне крепкого чаю – очень болит голова.

Мейсон вышла. Элеонора тут же вскочила, быстро разделась и снова легла в постель. Когда горничная принесла ей завтрак, в комнате не было никаких признаков того, что эта ночь прошла не как всегда.

– У вас больной вид, мисс! – сказала Мейсон. – По-моему, вам лучше остаться в постели.

Элеонору подмывало спросить, не встал ли отец, но этот вопрос – совершенно естественный в обычных обстоятельствах – теперь казался настолько рискованным, что у нее язык не поворачивался задать его. В любом случае пора было подниматься и начинать новый день, который по всем приметам ничем не должен отличаться от любого другого. Признавшись, что ей нездоровится, Элеонора тем не менее встала с постели и постаралась обратить свое признание в шутку. С той минуты она пыталась держаться этой линии и время от времени, подавляя завладевший всем ее существом цепенящий ужас, отпускать какие-то ничего не значащие, привычные фразы. Только вот беда: она не могла вспомнить, как обыкновенно вела себя, потому что до той поры жила очень просто, не думая над последствиями своих слов и поступков.

Не успела она одеться, как ей сообщили, что в гостиной дожидается мистер Ливингстон.

Мистер Ливингстон! Явление из прошлой жизни – из жизни до минувшей ночи. Бушующий ночной прибой смыл его следы с песка ее памяти, и лишь ценой неимоверного усилия ей удалось вспомнить, кто он такой – и чего хочет. Она послала Мейсон вниз узнать у слуги, который впустил его, кого спросил этот джентльмен.

– Сперва он спросил мистера Уилкинса. Но хозяин еще не звонил, чтобы ему принесли умыться, и Джеймс сказал, что мистер Уилкинс спит. Тогда этот джентльмен вроде как задумался, а потом спросил, можно ли ему поговорить с вами, дескать, он подождет, если вы сейчас заняты, но ему всенепременно нужно видеть либо хозяина, либо вас. И Джеймс предложил ему посидеть в гостиной, пока сам он сходит уведомить вас.

«Надо спуститься к нему, – подумала Элеонора, – и без долгих разговоров отправить его прочь. Нашел к кому свататься, да еще в такой день!..»

Она быстро пошла вниз, настроенная самым решительным и непримиримым образом к тому, чью любовь считала чем-то вроде скороспелой, выросшей за ночь тыквы – не стоящей внимания, глупой блажью, мальчишеской фантазией!

Элеонора не задумывалась, как выглядит, и оделась, не посмотревшись в зеркало. Ей хотелось как можно скорее отвадить непрошеного претендента. Куда подевалась вся ее робость, застенчивость, девичья скромность, наконец! В таком настроении она вошла в гостиную.

Он стоял у камина. Сделав шаг навстречу ей, он внезапно остановился, увидев ее суровое, белое как мел лицо.

– Мисс Уилкинс, вам плохо! Я пришел слишком рано. Просто через полчаса я уезжаю из Хэмли и подумал… Мисс Уилкинс! Что с вами? Я не хотел…

Дело в том, что Элеонора внезапно упала в ближайшее кресло, словно наповал сраженная его словами, хотя в действительности ноги у нее подкосились под гнетом ее собственных мыслей: она едва ли замечала присутствие мистера Ливингстона.

Он еще на пару шагов приблизился к ней, как будто желая обнять ее,